Есть тихая грань, которую пересекают не сразу. Всё начинается с банального: человек решает «питаться правильно». Он исключает переработанные продукты, отказывается от сахара, глютена, молока, того, что в интернете назвали «вредным». Он читает этикетки, заглядывает в нутриентные таблицы, вчитывается в советы нутрициологов. И вот однажды он сидит на дне миски с киноа, окружённый страхом — что если случайно съел что-то «нечистое»?
Это не гипербола. Это — орторексия.
История термина: с фермы в мир
Слово орторексия ввёл в обиход в 1997 году американский врач Стивен Братман — бывший фермер, натуропат, а затем разочарованный приверженец «абсолютно здоровой» жизни. Он наблюдал, как его пациенты — и он сам — попадают в замкнутый круг: чем больше они старались питаться «правильно», тем меньше в их жизни оставалось здоровья, гибкости и радости. Это напоминало анорексию — но вместо страха перед жиром появился страх перед «грязной» едой, обработанными продуктами, несезонными овощами и даже кастрюлями из алюминия.
С греческого orthos — «правильный», orexis — «аппетит». Правильный аппетит. Или скорее, тревожный.
Ни в одной классификации, но в тысячах историй
Орторексия до сих пор не включена в МКБ-11 и DSM-5 — международные классификации психических расстройств. У неё нет собственного кода, а значит, нет и официального признания как болезни. Но с конца 2010-х годов научные статьи о ней выходят одна за другой: от клинических кейсов до попыток сформировать единые диагностические критерии.
В 2022 году была предложена первая консенсусная версия определения [1]. Учёные подчёркивают: орторексия — это не просто образ жизни. Это расстройство пищевого поведения, граничащее с обсессивно-компульсивными проявлениями. И хотя оно ещё не внесено в официальные руководства, его последствия реальны, как и страдание тех, кто в него погружается.
Где проходит черта между здоровьем и фанатизмом?
Различие между полезными пищевыми привычками и орторексией кажется тонким, но на самом деле оно — в контексте поведения. Здоровое питание подразумевает гибкость: оно допускает компромиссы, радость, случайные кусочки пиццы на дне коробки. Орторексия же — это догматизм. Это система, в которой еда делится на «чистую» и «грязную», а малейшее отклонение вызывает тревогу, отвращение к себе и желание «очиститься».
Исследования описывают поведение таких людей с тревожной точностью. Они тратят часы на составление рационов. Они отказываются от ужинов с друзьями, если не уверены в составе блюд. Они не едят ничего, что не готовили сами. Иногда отказываются от целых групп продуктов — злаков, молочных, фруктов. Иногда — от еды вообще, когда она кажется «недостаточно правильной».
Сколько таких людей?
На первый взгляд, немного. Но данные исследований говорят иное. Систематический обзор 2021 года показывает: распространённость орторексии колеблется от 6,9% до 88,7% в разных выборках [2]. Больше всего случаев — среди студентов-медиков, диетологов, веганов и людей, активно следящих за ЗОЖ-контентом.
Это не совпадение. Профессии и интересы, сосредоточенные вокруг еды и здоровья, создают идеальную почву для того, чтобы «озабоченность» переросла в патологию.
Диагностические ловушки
Попытки диагностировать орторексию ведутся давно. Наиболее известный инструмент — ORTO-15, предложенный в 2005 году [3]. Но позже его раскритиковали за низкую валидность и склонность к гипердиагностике. Появились новые шкалы: Eating Habits Questionnaire (EHQ), Teruel Orthorexia Scale (TOS). Но у всех — одна и та же проблема: как отличить убеждение от расстройства?
Пока не появится единая шкала, диагностика будет оставаться полуструктурированной, а значит — зависимой от врача и клинического контекста.
Тело, разум, изоляция
Орторексия — это не только психология. Это вполне телесное заболевание. Люди, которые из страха отказываются от «неидеальных» продуктов, недополучают витамины, белок, жирорастворимые нутриенты. У них наблюдаются гормональные нарушения, нарушения менструального цикла, кахексия. Но, что ещё хуже — изоляция. Эти люди избегают праздников, поездок, встреч, ресторанов. Они одни на кухне, наедине со своей едой. И это одиночество — не диетическое, а клиническое.
Можно ли вылечить навязчивую «чистоту»?
Единой стратегии лечения нет — как нет и диагноза. Но в практике помогают:
- когнитивно-поведенческая терапия (КПТ) — помогает выявить и трансформировать тревожные установки, связанные с едой.
- психообразование — объясняет биологические и психологические последствия ограничительного питания.
- нутриционное консультирование — восстанавливает пищевую адекватность без давления.
- поддержка окружения — снижает изоляцию, возвращает еде эмоциональный и социальный смысл.
Некоторым пациентам может потребоваться фармакотерапия, особенно при наличии сопутствующей депрессии или тревожных расстройств. Но главный фактор — это доверие к телу, восстановление связи с собственными ощущениями, а не правилами с экрана смартфона.
Вместо эпилога
В мире, где продукты маркируются как «чистые», «грязные», «вредные» и «суперфуды», граница между заботой о себе и расстройством становится опасно размытой. Орторексия — не про выбор еды. Она про то, как тревога, страх и контроль захватывают повседневные решения. И как за авокадо с чиа может скрываться не здоровье, а боль.
Автор Степан Мураев
